Виктору снилось то же, что и всегда. Ему снилась Она. Нет, не любимая жена, которая вот уже двадцать восемь лет терпела его скверный характер, не вымышленная любовница, которую она выдумывает каждый раз, когда хочет услышать его извечное полунаивное – полусмущенное «Ир, ну ты же знаешь, что я любил, горячо люблю, и буду любить только тебя». Хотя… В каком-то смысле она была его любовницей. Все почти двадцать пять… нет… ровно тридцать лет его бытности «вольным бродягой» — сталкером, Она была с ним. В его сердце. Но никогда не рядом. Воистину, роковая женщина…

Нехотя разлепив глаза, Виктор поднялся. Растоптанные домашние тапочки обволокли ступни. Сделав несколько упражнений и критически пощупав почти уже облысевшую макушку, он направился к двери, но, не успев ее открыть, столкнулся с разомлевшей от жара плиты Ирой. Она была в переднике и с деревянной лопаточкой в руке.

— Слушай, иди уже, кушай! Я оладушков нажарила!
— Я не голо…
— И слушать не хочу! Все, пойдем. Иди, умывайся, мой руки, и приходи. Я… — тут зазвонил телефон. Ирина порылась в карманах передника, пробормотала: «И куда ж я его?.. А! Нашла!», и произнесла:
— Все, все! Я тебя голодным в твою Зону не-пу-щу!

И с этими словами нажала кнопку на телефоне.

— Да-да?! Машуня, привет! — она ещё раз бросила на Виктора гневный взгляд и он поспешно, прихватив пачку «Мальборо» с трельяжа, ретировался на балкон.

Сигарета всегда способствовала раздумью. Смотреть на тлеющий её кончик — это ли не загляденье? Для Виктора курение не было чисто вредной привычкой. Оно являлось своеобразным созерцанием необратимого, эстетством, если хотите. Да и «курение» в его сознании ассоциировалось больше с пошлым посасыванием тлеющей бумажки, свернутой в трубочку, чем с блаженным ритуалом. Поэтому иначе, как «куренье» он этот процесс не именовал.

— Пять лет… — голос от табака стал «сизым». Виктор так стал именовать этот приглушенный, чуть хриплый голос в честь оттенка табачного дыма.

— В Зону свою проклятую… — послышалось из кухни. Балкон в квартире имел неплохую протяженность и имел два выхода — один в спальню, другой на кухню. Поэтому, находясь там, можно было хорошо разобрать разговоры на кухне.

— Да нет… а вообще, не знаю… Нет, ну я в курсе, что неопасна. Но все равно, не понимаю, зачем… Что? Я говорю, зачем туда возвращаться? Чего он там забыл?.. А?.. Полтора, а что? Да какие там друзья, я тебя умоляю… Нету никого уже. Ага. Да. Не шесть. Где-то семь — семь с половиной. Что? Мишей звали. Да. Не помню… Нет, подожди…

— Косолапый… — пробормотал Виктор.
— Ви-ить!
— Что?
— Как друга твоего звали… Ну, прозвище его как? Тот, что последним умер! Помню, Мишей звали, а как…
— Косолапым мы его кликали! — зычно прогремел Виктор. — Косолапым, — задумчиво произнес он вполголоса.

Докурив, Виктор выбросил бычок с балкона и проводил его взглядом. Тот, летя с высоты шестого этажа, несколько раз перевернулся, и упал на асфальт, разбросав сноп искр вокруг себя. А старый сталкер вдохнул ещё раз свежего октябрьского воздуху, сплюнул и прошел на кухню.

Жена уже закончила разговор, что само по себе уже было удивительно — обычно минимум за полчаса справлялась, и пристроилась напротив тарелки со свежими, с пылу – с жару, оладьями и чашечкой со сметаной. Вот любит она наблюдать, как он ест, и все тут. Это не бесило Виктора, но по старой глупой сталкерской привычке, ему было крайне неуютно.
Прожевав первый оладий, он опередил её «Ну как?» и проинес:

— Косолапый не умер.
— Ты о чём?
— Ты сказала Марии, что он умер. Это не так.
— Да какая разница-то? — безразлично произнесла Ирина. — Все равно, что умер.
— Зомби и труп — не одно и тоже.

Жена содрогнулась при слове «зомби». Виктор знал почему. Вернее, не знал, а даже видел это «почему» своими глазами. Они тогда и познакомились — он, уже матёрый и обстрелянный сталкер, и она, член научной экспедиции, изучала какие-то растения, и то, как они приспосабливались к окружающей их среде. Тогда, при первой их встрече, он понял, насколько он одинок. Ещё потом вспоминал, ругая себя за глупость, как при встрече машинально автомат привёл в боевое, как затвор передёргивал, готовясь стрелять, как потом оказалось, в любовь всей своей жизни. Он ей здорово тогда помог, спасая от четырёх ошалелых зомби, решивших напасть на лагерь учёных, куда Виктор, носивший ещё шикарные усы и бакенбарды, как раз явился хабар сдавать. Сразу после боя, у него в голове родился стих — корявенький, правда, но Ирине и не хотелось следить за чистотой слога. Она ему потом не раз говорила, что даже если бы он процитировал тогда «Колобка», это все равно было бы романтично.

С тех пор они были почти неразлучны. Разлучницей для них, разве что, была её вечная соперница — Зона. И она разлучала их и по сей день. Ирина больше никогда не была в Зоне, а вот Виктор туда часто наведывался. Но любовь, все-таки, сильнее ревности, а любовь, подкрепленная ревностью сильнее вдвойне, поэтому все невзгоды мужественная женщина переносила с завидной стойкостью.
— Хорошо, — пробормотала Ира и смущённо отвернулась. — Пойду, соберу тебя.

Ветер завывал на открытой местности перед Вратами в Зону — Периметром. Виктору вспоминалось, что все лесопосадки в этом районе вырубались военными самым тщательным образом — чисто для хорошего прострела и рекогнсцировки местности. Потому там гулял ветер.

Погода стояла благодатная, солнышко так усердно грело землю, что уже когда Виктор слезал с автобуса, от утреннего тумана не было и следа. Ветеранов же здесь собралось немеренно. Все искали старых друзей, кое-кто и былых врагов находил. Многие молодые люди, — те, кто уже не застал многих легендарных живыми, — приехали сюда с детьми и женами. Но, все же, здесь царила совсем уже другая атмосфера.

Вон бывшие «долговцы» смеются над чем-то вместе со «свободовцами», сталкеры из «Чистого Неба» спокойно общаются с экс-«монолитовцами». А во-он там спорят о чем-то в своём тесном кругу представители «О-Сознания». Туда, к ним, завидев старого знакомого, и направился Виктор…

От автора: если понравилось, то продолжение следует!